Лешкина любовь - Страница 3

К оглавлению

А незнакомый парень, как бы не замечая недоброго Лешкиного взгляда, обращаясь к Варе, сказал:

— Варяус, Варяус, чем ты занимаус?

— Перестань, Мишка, валять дурака! — оборвала его Варя. — Знакомься: это Алеша…

Но парень не дал ей договорить, продолжая все в том же дурашливом тоне:

— Строгая Варяус, как давно я тебя не видаус!

Он еще ближе подошел к Варе, и не успела та отстраниться, как он притронулся ладонью к ее косе.

В следующую секунду от сильного удара в подбородок парень метком рухнул на землю.

Все это произошло настолько ошеломляюще неожиданно, что ни Михаил, поверженный к ногам спокойно стоявшего Лешки, ни Варя, прижавшая к груди крепко сцепленные руки, не могли сразу прийти в себя. Даже пес, поджавший под себя хвост, с недоумением взирал на сидевшего на земле хозяина.

Сунув в карманы поношенного осеннего пальто литые кулаки, Лешка рассеянно смотрел себе под ноги, не смея поднять глаз.

— Будем считать, что знакомство состоялось, — проговорил наконец Михаил, все еще не собираясь вставать. — Думаю, по этому случаю неплохо бы зайти к Никишке и пропустить за воротник.

— Ох, Мишка, Мишка! — Варя укоризненно покачала головой. — Ну чему ты радуешься?

— А ты не догадываешься — чему? — по-прежнему миролюбиво продолжал Михаил. — Знакомству с этим богатырем… твоим ржавым Алешей.

— Хватит, вставай! — сказал Лешка. Ему казалось, что на душе у него было бы гораздо легче, если бы Михаил дал ему сдачи, пусть даже избил как следует, только бы вот так не издевался.

Михаил простодушно улыбнулся, глядя на Лешку красивыми нагловатыми глазами.

— Может быть, руку протянешь попавшему в беду человеку?

— Ты случайно не клоун? — багровея, спросил Лешка и снова вытащил из карманов кулаки.

— А ведь это идея! — подхватил Михаил и, как бы дразня Лешку, начал не торопясь вставать. — Надо родительнице подсказать. А то она куда уж только не пыталась пристроить свое неразумное чадо! Снизошла даже до пушного и библиотечного институтов. Но и там не выгорело! А вот про область изящного искусства забыла…

— Ну, как ты теперь домой отправишься? — жалостливо заохала Варя, глядя на вымазанные в глине брюки парня. — Это же просто… просто кошмар! — Она закусила нижнюю припухшую губку — такую хорошенькую, — но не сдержалась и добавила, не поворачивая к Лешке головы: — И вы, Алеша, тоже… Кажется, вас не просили… Я сама могу за себя постоять.

Лешка метнул исподлобья на Варю обжигающий взгляд и, не сказав ни слова, пошел прочь. Пока он вышагивал до шатрового дома, сутулясь под съехавшим на правое плечо рюкзаком, он так и не оглянулся, хотя Варя все это время напряженно ждала: не посмотрит ли Лешка в ее сторону?

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мать тормошила Лешку за плечо, приговаривая чуть нараспев (так умела только она):

— Олеша-а! Пора в школу, Олеша!

От ласкового прикосновения теплой материнской ладони затаяло сердце, и Лешке захотелось еще на минуточку притвориться спящим, продлить это блаженство, но… уже чьи-то чужие руки с силой тряхнули его за плечи, и он проснулся.

Вскинув голову, Лешка ошалело повел вокруг заспанными глазами. И ему показалось, что видит он уже новый сон. Лешка сидел за столом в незнакомой до жути избе с голыми стенами цвета старого воска, аккуратно разлинованными темными мшистыми пазами. С некрашеного прокопченного потолка свисала молочно-мутная электрическая лампочка без абажура, а прямо перед ним стоял молодой кареглазый мужчина в солдатской линялой гимнастерке и кирзовых сапогах, стройный и тонкий, словно девушка, стоял и улыбался, держа на блестящей пряжке ремня правую руку всего с двумя пальцами.

— Олеша, ну очнись, ну… Олеша! — говорил молодой мужчина.

И Лешка наконец понял, что это не сон, что все это самая настоящая явь и что впервые после смерти матери называют его так, как это делала она — исконная окающая волжанка.

Напряженно тараща глаза, вдруг ставшие пронзительно ясными, глянул он в упор на стоявшего перед ним человека с курносым и добрым, как у Лешкиной матери, лицом и такими же, как у нее, упругими, вразлет, бровями.

— Дядя Слава! — ахнул смущенно и радостно Лешка и вскочил, не зная, как ему поступить: не виснуть же на шее дяди, он ведь не девчонка! Но дядя сам заключил племянника в объятия и поцеловал его в порозовевшую щеку.

— Что это ты, Олеша, прикорнул за столом? — спрашивал дядя, все еще прижимая к себе Лешку. — Я вон топчан тебе приготовил, извини только, пуховиков не имею, живу все еще по-солдатски.

— А я, дядя Слава, даже на досках могу, — сказал Лешка. — Уснул я невзначай… Прочитал твою записку насчет обеда, поел как следует и уже не помню, как меня разморило. Спросонок не узнал тебя сразу. На фронтовой карточке, у нас дома, ты с бородой и усами и такой… такой…

— Выходит, я после войны помолодел? — засмеялся дядя Слава.

Освободившись из его объятий, Лешка наклонил свою вихрастую голову с крутым, высоким лбом и тяжело засопел.

А дядя Слава, оглядывая щуплую, нескладную фигуру племянника с длинными, большими руками, весело продолжал:

— В сорок третьем году, когда я на фронт отправлялся, ты вот эдаким был… под стол пешком ходил. А сейчас — гляди-ко… тоже не сразу признаешь!

Вдруг он вздохнул, повел ладонью по мягким каштановым волосам — они опять напомнили Лешке мать — и тихо, с грустью, добавил:

— Что и говорить, брат, много за эти годы воды утекло.

Лешке подумалось, что дядя Слава, вероятно, вспомнил свою сестру, единственную сестру, которая так любила его, так часто писала ему письма, тревожась о нем — живущем одиноко, словно отшельник, в далеком от Волги Подмосковье. О том, почему дядя Слава после демобилизации из армии не вернулся в Хвалынск, Лешка до сих нор ничего не знал.