Лешке вдруг захотелось пригласить Варю в кино. Надо непременно пригласить ее в кино, в тот день, когда он положит в карман первую свою получку. Но он все никак не мог осмелиться заговорить об этом. Сейчас же у Лешки все карманы были пусты: выверни их, и копейки не сыщешь! Перед отъездом из Хвалынска он продал на толкучке старенькую «лейку» — давнишний подарок отца. Денег этих еле хватило на билет до Москвы. А жить пока приходилось на заработок дяди Славы.
Лешка вздохнул — вздохнул так, чтобы не слышала Варя. Но Варя, видимо, заметила, что Лешка задумался, и спросила, заглядывая ему в лицо:
— Алеша, ты чего нос повесил до земли?
— Я? Нет. Я думал… — У Алешки чуть не сорвалось с языка: «А не сходить ли нам с тобой на днях в кино?» Вслух он сказал другое: — Иду и думаю: почему так хорошо и грустно осенью?
Варя еще раз заглянула Лешке в лицо, чуточку помедлила и сказала:
— А мне больше весна по душе. А грустить… я ни капельки не люблю! Успеем еще, когда старыми будем, наплачемся и нагрустимся.
И она рассмеялась:
— Да, совсем забыла: поздравь, я нынче четверку по алгебре получила. Так боялась, так боялась… И до чего же мне туго дается эта алгебра!
— Поздравляю, — сказал Лешка, досадуя на свою несмелость: они уже подходили к Вариному дому, а он все еще не пригласил ее в кино. — Хочешь, я тебя поднатаскаю? Для меня решать разные алгебраические мудрености все равно что семечки щелкать.
— Хвастаешь? — усомнилась Варя.
— Нет, правда. Приходи к нам… ну, хоть завтра, и посидим вечерок.
— Посидишь тут, как же! — фыркнула Варя и со злостью ударила стареньким портфелем по узким дощечкам палисадника, огораживающего фасад дома с темными окнами, затянутыми белыми занавесками. Лишь в одном, крайнем окне невесело мерцал огонек. — Этот Змей Горыныч даст посидеть вечерок, жди! У него всегда наготове дело!
— Какой Змей Горыныч? — удивился Лешка, глядя на холодно и тупо белевшие окна, за которыми, казалось, не теплилась никакая живая жизнь.
Но Варя не ответила. Она раскрыла вдруг портфель, вытащила из него книжку без переплета и сунула ее Лешке.
— Прочитай, интересная!
И убежала, не дав Лешке опомниться. Когда за Варей захлопнулась калитка, Лешка бросился к фонарю, стоявшему через дорогу, и, сгорая от любопытства, глянул на книгу.
В первую секунду пораженный Лешка не поверил своим глазам. Тогда он еще раз совсем близко к лицу поднес книгу. «Тургенев. Вешние воды» — было написано на обложке.
«Теперь уж непременно прочту, — думал он, поднимаясь на крыльцо дядиного дома. — Ну и совпадения же бывают в жизни!»
Кругом было тихо, а с вершины прямой, как корабельная мачта, сосны падали и падали сухие иголки и мохорки тонкой молодой коры.
«Белка», — подумал Лешка, останавливаясь на поляне, шагах в десяти от сосны.
Задрав вверх голову, он долго смотрел на кудрявую макушку необыкновенно высокого и на удивление стройного дерева. На землю по-прежнему летели прозрачные оранжевые мохорки коры, но белки не было видно.
Лешка поднял из-под ног большую еловую шишку, разбежался и запустил ее изо всей силы ввысь, целясь в самую макушку сосны.
Вдруг вверху мелко задрожала хрупкая веточка, а через секунду на ней показался дымчатый пушистый комок. Ветка качнулась, готовая вот-вот обломиться, но белка, не останавливаясь, с разбегу прыгнула на стоявшую по соседству ель.
У Лешки захватило дух, когда он глядел на летевшую по воздуху белку с распушившимся хвостом, точно это была не белка, а струившееся облачко дыма. А белка, как ни в чем не бывало, изогнувшись, перескочила с ели на сосну, пробежала по ее голому корявому суку до самого конца и опять махнула на другое дерево.
Еще мгновение, и Лешка, с азартом следивший за маленькой ловкой белочкой, потерял ее совсем из виду. По лицу его все еще блуждала смутная улыбка, когда он побрел дальше, оглядывая тихую солнечную поляну, лоснившуюся сочной, изумрудно-зеленой травой, будто дружно взошедшими озимями.
Уже часа два шатался Лешка по лесу, все не уставая удивляться его красоте и поразительной близости от Москвы. И хотя он забрел сюда после работы, даже не перекусив, он ощущал в своем теле такую неуемную силу, какой еще не знал в себе раньше. А самое главное — не только вот эти могучие первобытно-дикие сосны, не только вот эта радующая глаза легкомысленно-веселая полянка были для него новыми, никогда до этого не виданными, — новыми были и его ощущения, и сам он казался себе совершенно другим. Таким он еще не был даже вчера вечером, до встречи с Варей.
Лешку здесь все поражало: и живая муравьиная куча, окруженная хрупкими березками, разбросавшими по земле золотые кругляши, и сизо-синяя елочка на светлой сквозной прогалине с навешанными на ее лапки сухими рогульками сосновых иголок, и любопытная сорока с длинным радужным хвостом, как-то боком скакавшая по кочкам.
Лешка уже давно сбился с тропы и шел теперь наугад, оставляя за спиной клонившееся за деревья солнце, зная, что рано или поздно он все равно выйдет к Брускам. А стоило ему лишь на миг подумать о Лесном проезде, всего лишь на один миг, как перед глазами сразу вставала Варя. И он ускорял шаг, а шуршавшая под ногами ломкая трава шепеляво нашептывала ему: Варя, Варя, Варя…
За поляной тускло краснел кустарник. Лешка не стал его обходить, а, раздвигая руками ветки — колючие, с дымчатым налетом, полез напрямик в самую гущу. Спугнув шумливую стайку горихвосток, слетавшихся на какое-то свое неотложное собрание, и порвав штанину, он наконец выбрался из кустарника. Но тут ему путь преградил овражек.