Лешкина любовь - Страница 79

— Шпаси тебя владычича! — прошамкала старая, глядя на Евгения Михайловича поразительно веселыми, девичьими глазами. — Чаша два уговаривала бесенка спуштиться с выси, а он знай себе коварничает.

— Рад, бабуся, что угодил! — улыбнулся Комаров.

Когда мы наконец-то выбрались из переулка, утопающего в снежном месиве и голубых, небесных лужах, на проспект Маркса, Евгений Михайлович спросил:

— Вы хотите знать о результатах моего разговора с Карпенко? Управляющим химлесхоза?

— Да, — кивнула я. — Мне давно хотелось узнать у вас…

— Звонил ему утром. Говорит: «Под давлением свыше отдал предназначенную Салмину квартиру. Стекольников из райкома распорядился. Не очень-то хорошо, конечно, получилось. — Это все Карпенко оправдывался. — Но у меня другого выхода не было. Придется Салмину еще подождать»… Вот так-то, Зоя Витальевна.

— Значит, — начала было я и замолчала. Сама не знаю — почему.

Уже показалась вдали новая гостиница с пристроенным к ней рестораном «Журавушка». Тут Евгений Михайлович заговорил снова, морща лоб и глядя куда-то в сторону, точно он чего-то совестился:

— Сами понимаете, какая сложилась ситуация.

Помолчал.

— Повесил трубку и спрашиваю себя: «Что делать?» Пораскинул туда-сюда мозгами и решил — отправлю-ка письмо рабочих в областную газету. Там, в промышленном отделе, меня знают. Само собой, приписочку сделал. Замечу в скобках: Карпенко я ни слова, ни полслова не сказал о лежавшей у меня на столе жалобе… Не одобряете мои действия или как?

— Почему не одобряю? — сказала я. — Очень даже одобряю. Так хочется помочь этому Салмину с семьей! Кстати, меня уже пытали: не поступил ли в редакцию сигнал… или что-то в этом роде…

— Да что вы? — воскликнул с живостью Комаров. — Разумеется, интересовалась Стекольникова?

— Она.

— Понятно. Карпенко после моего звонка, не мешкая ни минуты, звякнул Владиславу Юрьевичу в райком. А тот — жене… цепная реакция!

— Похоже.

— Что же вы ответили Стекольниковой?

— Сказала: ко мне никаких жалоб на неправильное распределение квартир не поступало.

— Умница!

— Но так ведь и есть, Евгений Михайлович! Я ни на вот столечко не соврала Нюсе!

Ресторан ослепил нас огромными окнами во всю стену. Остановившись у лестницы, Комаров шутливо-церемонно поклонился:

— Прошу, мисс Зоя!

И покраснел, покраснел, как мальчишка.

В «Журавушке» чинная продымленно-золотистая тишина. Занято было не больше трех-четырех столиков.

Мы прошли в дальний угол и сели напротив пустующей эстрады. Я с любопытством огляделась по сторонам.

Сизовато-трепещущие столбы света, властно врываясь в эти чудовищные окна, отражались, дробясь на мириады сверкающих искр, в расставленных на столах приборах, бокалах, в стеклянных колпаках новомодных люстр и настенных бра, придавая продолговатой зале необычную праздничность.

— Вы разве здесь не бывали? — спросил Евгений Михайлович.

— В начале зимы забегала раз, когда проходил слет лесорубов. Надо было интервью взять.

— Напрасно! Столько денег вбухали в эти вот колонны и окна-витрины, а вы, Зоя Витальевна, того… предпочитаете довольствоваться всякого рода сомнительными харчевнями.

Мы оба засмеялись. Подошла молоденькая официантка.

— В вашу сторону, Зоя Витальевна, упорно поглядывает один молодой человек. Из-за столика у противоположной стены. Их там трое, — сказал немного погодя Евгений Михайлович.

Я пожала плечами.

— Меня в Богородске никто не знает. Возможно, это вас разглядывают?

— Нет, не меня.

А минутой позже к нашему столу не спеша подошел роскошный брюнет с холеным лицом.

— Извините, — поклонился он. — Мне показалось, что я встретил землячку с Волги. — И уставился на меня нагловато-выпуклыми глазами. — Вы не Зоя Иванова? Простите, не знаю отчества…

— Борис?.. Липкович? — совсем тихо, чуть ли не с испугом, произнесла я.

— Он самый! — Брюнет заулыбался как-то вымученно и угодливо. — Такой случай! Совершенно редкостный, сказал бы я, случай! Встретил землячку… и где? Невероятно!

— Знакомьтесь, Евгений Михайлович, — оправившись от смущения, обратилась я к Комарову. — Мы с Борисом…

Но Липкович, почему-то пунцовея, перебил меня:

— С товарищем Комаровым в каком-то роде я уже знаком. В райкоме на совещании на днях сидели рядом.

И запнулся.

— Садись, Борис, — сказала я. — Жаль, что мы уже закругляемся.

— Нет, нет… меня ждут. Я на секундочку, — скороговоркой произнес Липкович, присаживаясь тем не менее к столу. — Должен внести некоторую ясность, Зоя… э-э…

— Просто Зоя.

— Спасибо. Я, знаешь ли, осенью женился. Ну и… ну и при регистрации взял себе фамилию жены. Она настояла. «У тебя, милый, — сказала, — неблагозвучная фамилия».

Борис достал платок и вытер со лба испарину.

— А мне, признаюсь, и самому моя фамилия… всю жизнь как кость поперек горла.

Внимательно разглядывая все более и более смущающегося Бориса, Евгений Михайлович кашлянул в кулак.

— Одобряю! — кивнул он головой. — Не все же, черт побери, женам носить мужнины фамилии! Как-никак у нас равноправие! И…

— Да, да, да, — зачастил Борис, пытаясь улыбнуться. И повернувшись ко мне: — Ваш покорный слуга Тамаров!

Я чуть не выронила из рук вилку. А Борис, делая вид, будто ничего не замечает, с наигранной растроганностью продолжал:

— Приглашаю, Зоя, заходить к нам. У меня гостеприимная жена. Ну, в общем и целом, созвонимся. Непременно надо повидаться!