Женька неприязненно глянул на Анюту. Та низко опустила голову.
Мальчишка продолжал, передразнивая Саньку:
— Зачем, слышь, сестру мою подбиваете со своей бабкой-колдуньей… чтобы она домой не возвращалась?
И, воодушевляясь, прибавил:
— Да я этому Саньке тоже вдарил! Так вдарил, что он…
— Не петушись! Перестань балабонить! — урезонила бабушка Фиса разошедшегося внука. — Где тебе справиться с Санькой, сиротинка моя разнесчастная?
— И никакой я не разнесчастный, — протестующе возвысил голос Женька. — Гринька и Минька… спроси-ка их, спроси, они скажут, как я… Ну, а если Санька еще полезет, я Сереге… Он тогда Саньке покажет!
Тут случилось непредвиденное. Рубашка на груди у Женьки стала странно как-то топорщиться. Женька пытался одернуть рубашку, но из ворота вдруг высунулась ушастая рыжеватая мордочка.
— Кто у тебя там? — спросила бабушка, давно привыкшая к причудам внука.
— Зайчонок.
Вскочив с табурета, Анюта подбежала к Женьке, умоляюще прося:
— Покажи, Женечка! Покажи, какой он, твой русачок!
Женька извлек из-за пазухи съежившегося зайчонка и великодушно передал его в руки девушки.
— Смотри осторожнее, он царапается.
— Ой, какой же я пушистый, — сказала Анюта, гладя зайчонка по спине. — Где ты его, ушастика, поймал?
Женькины глаза сощурились до узеньких щелочек.
— Где, спрашиваешь? За горами, за долами, за семью ручьями!
— Нет, правда?
Не усидела на своем месте и бабушка Фиса.
— Молочка сейчас принесу. Он, чай, изголодался, глупенький. На ночь в плетушку с крышкой посадим, а поутру в лес отнеси. А то еще какой-нибудь собаке на зуб попадется, — поглаживая ладонью поясницу, бабушка затрусила в сени. От порога она обернулась, кивнула Женьке: — Подбрось в самовар шишек. Мы ведь мед до отвалу не ели, мы и чайку с сахарком будем рады.
Покосившись на Анюту, Женька спросил:
— Ты не знаешь, откуда у нас во дворе лес объявился? Может, от сельсовета привезли?
Анюта мотнула головой, прижимая к себе зайчонка.
— Из колхоза?
Она снова помотала головой.
Сердясь, Женька проворчал:
— Ты что, язык проглотила?
Анюта, смеясь, показала Женьке язык.
— Сережа, — сказала она секундой позже. — Он на стройке отходы выписал. А в этот выходной воскресник устроим. И крышу вам отремонтируем.
Только тут Женька и догадался, о каком деле напоминала на днях Анюта Сереге по дороге из Сызрани в Ермаковку. Выходит, это она, хлопотунья настойчивая, затеяла всю нелегкую возню с добыванием досок для ремонта их крыши.
Шепотом, озираясь на дверь, Анюта продолжала:
— Несколько парней со стройки придут вместе с Сережей. Обещался и дед Фома. Он когда-то плотничал. А я… тоже кое-кого из ребят-старшеклассников подговорю.
Когда зайчонка покормили, а в корзинку ему положили с десяток морковных хвостиков, сели пить чай.
Бабушка Фиса, по мнению Женьки, была чересчур уж внимательна к Анюте. И чаю старалась налить ей покрепче, и сахар просила не жалеть, а пить «в накладку», и даже свои сдобнушки-лепешки тоже все двигала и двигала к Анютиному краю. И никак не могла нарадоваться предстоящему ремонту крыши.
— Уж мы так намаялись, так натерпелись за последние годы, ягодка моя ненаглядная, с этой дырявой крышей, — пела старая, осторожно кладя в рот крошечный осколок колотого рафинада. — Как вёснушка красная — людям радость, а нам горе. На улице мокреть, а у нас вдвое.
Бабушка глянула в передний угол на темнеющие лики суровых угодников и перекрестилась — истово, набожно.
— Дай, милостивая богородица, ладного женишка рабе твоей Анне!
— Ба Фиса… мне еще учиться да учиться, а вы — «женишка». — Бедную Анюту даже в жар бросило. Достав из рукава платья махонький кружевной платочек, она принялась усердно охлаждать им полыхающие щеки.
«Так тебе и надо! — косясь с усмешкой на смущенную девушку, подумал Женька. — Не будешь в клуб шататься, Серегу моего завлекать. Я ведь догадываюсь: ты и ремонт нашей крыши затеяла из-за Сереги… чтобы к нему поближе быть».
Потом бабушка с Анютой подробно обсуждали, чем они будут угощать работников после «помоги».
— Заколю двух курочек и лапшу сварю, — говорила старая, подбоченясь. — Без горячего хлёбова никак нельзя. На второе — сухарник на молочке. Могу и квасу ведра два заварить… он у меня ужасть какой ядреный получается, ежели песочку сахарного подсыпать да мяты положить. — И, разведя руками, сокрушенно вздохнула: — Сама понимаю: сугревательного мужчинам надо бы, да где прорву денег взять? Больно оно обжигает руки, сугревательное-то зелье!
— Обойдутся и без «сугревательного», — решительно успокоила Анюта бабушку. — А разохотятся — сами купят. Об этом и не расстраивайтесь.
Заскучавший Женька уже подумывал, под каким предлогом ему улизнуть на улицу, когда, не переступая порога, в избу заглянули — вначале Минька, а за ним и Гринька — Хопровы. И в один голос пропели:
— Здра-асте!
— Здравствуйте, здравствуйте, добрые молодцы, — приветствовала бабушка Фиса ребят. — Не желаете ли с нами чайку откушать?
Братья переглянулись и снова пропели:
— Спа-аси-ибочки! Мы пи-или!
Гринька, осмелев, добавил:
— Нам Женьку бы на часок.
— Ба, я не хочу больше чаю, — сказал Женька, поспешно вылезая из-за стола.
— Смотри, недолго шалберничай, — предупредила внука бабушка. — Мало было дня, так уж и вечером соскучились друг по дружке.
Женька до двери шел вразвалку, точно бы нехотя, но едва оказался в сенях, как ринулся со всех ног на крыльцо, вслед за братьями Хопровыми, поспешно летевшими к калитке.